«Эти стены, всего в нескольких метрах от известной мне улицы, от известной троллейбусной остановки, перегородят всю жизнь.
Они станут не стенами, а годами»

Александр Солженицын
«Архипелаг ГУЛАГ»


Всем хорошо известно, что спрут огромен, могуч, и конечно же, многолик. Его главный жизненный принцип – искусство мимикрии. В редких случаях многоликий, и в то же время безликий спрут показывает то или иное свое лицо, в которое можно ткнуть пальцем, причем с помощью документов из сейфа. Однако порой и он, всемогущий, и именно поэтому самонадеянный, утрачивает осторожность.

Еще за год до моего ареста, во время следственных мероприятий по делу полицейской банды Гаджи Мамедова, я предпринял параллельное официальному расследование, которое завершилось публикацией материалов в цикле «Бандитский Баку». Вопреки позиции, навязанной политическими верхами следствию, я попытался выяснить взаимосвязь между оборотнями и руководством МВД. Я задавался вопросом: о чем свидетельствует тот факт, что руководство МВД в течение десяти с лишним лет как-то не замечало в собственном ведомстве структурированную банду, совершавшую наиболее тяжкие и громкие преступления в стране? Как прикажете это понимать? Это признак некомпетентности или соучастия в преступлениях?

МЕЖДУ ДВУМЯ СИЛОВАРХАМИ

Силоварха – это помесь олигарха с силовиком. Автор этого термина - профессор Калифорнийского университета Дэниел Трейзман, а использую этот термин вот почему.

Мое журналистское расследование вызвало гневную реакцию силоварха господина Рамиля Усубова, и его судебный иск не заставил себя долго ждать. Р.Усубов, прежде ввязавшийся в жесткую аппаратную войну с МНБ и ее шефом, другим силовархом Эльдаром Махмудовым, почему-то узрел в моих публикациях хорошо организованный «слив» информации из кабинетов высокопоставленных чекистов. Это его сильно напугало. Возможно, ему померещилось, что конкурирующая клановая группировка открыла фронт информационной войны, после чего последует сокрушительный политический удар.

Р.Усубов никак не мог предположить, что в это же самое время руководство конкурирующего ведомства предпринимало определенные усилия и шаги для того, чтобы остановить публикацию моих журналистских расследований. Поскольку резюме моего расследования сильно напугало и чекистов, ибо в силу множества причин, в том числе логике, подавляющей части истеблишмента в появлении на страницах газеты сенсационных материалов привиделся почерк конкурентов министра полиции. Как же все они ошибались! Как же ошибаются люди, отрицающие жизненные ситуации, которые могут сложиться из случайностей и совпадений! Как же может быть искажен рассудок человека верой во всевозможные келейные конспирологические теории, и видимо, для него не может пройти бесследно сознание того, что он и мир – равновелики… Читатель еще много раз успеет убедиться в этом в ходе нашего повествования.

Однако карты министра окончательно спутались после того, как я спустя месяц после неравной борьбы с гигантским внутриполитическим ведомством (за свои расследования я получил свой первый срок, правда, условный: решением Ясамальского районного суда я был осужден на 2 года лишения свободы) в октябре 2006 года вышел на след убийц Эльмара Гусейнова. Тонкие тома псевдоуголовного дела об убийстве покойного журналиста, покрывшиеся толстым слоем пыли и заляпанные кровавыми пятнами, как известно, давно «покоятся» на потайных стеллажах в секретно-архивных уголках МНБ.

Выдвинув очень уж правдоподобную версию убийства Э. Гусейнова, я вновь удивил Р.Усубова, который стал свидетелем моего нового столкновения, однако на сей раз с его противниками. Буквально спустя несколько недель после обвинения Р.Усубова в связи с бандой «оборотней в погонах», МНБ объявило самую настоящую охоту на меня. Как я узнал намного позже, в определенных чекистских кругах вполне серьезно обсуждался план моего физического устранения, особенно после моей встречи в марте 2007 года (за несколько недель до ареста) с известным криминальным авторитетом, который помог мне приоткрыть завесу над тайной дела Э.Гусейнова.

Вот почему Р.Усубов из моего нежелательного противника превратился в столь же нежелательного союзника. Министр полиции имел все основания опасаться, что его недруги вполне могут с большим удовольствием закатать неугодного журналиста в асфальт. А общественное мнение станет спрашивать, в первую очередь, с виновника бед и злоключений неугодного журналиста - господина Р.Усубова.

Благодаря моему невольному «ангелу-хранителю», я остался в живых, но 29 мая 2007 года, того злополучного дня, когда сотрудники МНБ вторично арестовали меня в Баиловской тюрьме (случай беспрецедентный в судебной практике, но широко распространенный в сталинских застенках). Но об этом чуть позже…

Искренне надеюсь, что теперь после моего лапидарного отступления к дням минувшим до тюремного заключения читателю станет ясно, почему Р.Усубов вечером быстро отдал приказ о моем срочном этапировании из полицейского управления в Баиловскую тюрьму. Если руки чекистов дотянулись бы до полицейского гнезда, кто после этого поверил бы в искренность слов полицейского главы?

ВМЕШАТЕЛЬСТВО СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫХ СИЛ?

Спустя некоторое время после обыска меня вновь увезли в неизвестном направлении. На сей раз не только руки, но и даже ноги заковали в наручники, а наш автомобиль сопровождал полицейский кортеж.

- Что за опасный преступник? Я еще не видел, чтобы журналиста сопровождали и так охраняли, - с недоумением обратился ко мне сидевший рядом усатый полицейский, отвечавший головой за мою безопасность (полицейские почему-то остерегались неожиданного налета, а МВД все еще предполагало, что кто-то попытается подставить Усубова).

Забегая вперед и опережая хронологию событий, добавлю, что уже в следственном изоляторе МНБ один из высокопоставленных чекистов осторожно, как бы невзначай, спросил меня: «Почему из суда тебя сразу же увезли в управление полиции? И почему так поздно привезли в Баиловскую тюрьму?» Из этих слов мне стало понятно, что я находился не только в полицейском окружении, но и в чекистском кольце.... Но вернемся в апрель 2007 года.

- Что же ты такого наделал? - все не мог угомониться растерянный усатый полицейский.
- Выступал против диктатуры, - ответил я ему с чувством собственного достоинства.

Заскорузлое лицо усача скривилось словно от боли. Опустив голову, он отвернулся, уставился в грязное стекло окна своего запылившегося полицейского УАЗ-ика и погрузился в свои, одному ему известные мысли. Больше усач не произнес ни слова. На этой минорной ноте наше «искреннее» общение завершилось. Наш автомобиль продолжал путь по ухабистым бакинским дорогам.

Эскорт узника оставил позади проспект Нефтяников. Впереди показался Баилово. И тут произошло нечто почти фантастическое или мистическое - на наших глазах «сверхъестественные силы» (если они, конечно же, существуют) сами вмешались в реальные события. Вдруг совершенно неожиданно мотор нашего УАЗ-ика заглох, автомобиль остановился, и все попытки водителя завести автомобиль были тщетны. Автомобиль замер, как вкопанный, и все попытки водителей других полицейских автомобилей из нашего многочисленного кортежа привести двигатель в действие не возымели успеха. Тогда меня решили пересадить в другой автомобиль из нашего кортежа. Читатель не поверит, да и сам я не воспринял бы всерьез сказанное, если бы виновником столь мистических событий не оказался я сам. Но мотор второй машины тоже заглох. И в эту минуту к нам подбежали друзья и мой отец, которые следовали на автомобилях за нашим кортежем, с подозрением воспринявшие внезапную остановку вереницы полицейских автомобилей. Но внезапно выстроившийся вокруг меня полицейский кордон, выросший как гриб из-под земли, преградил им путь, и все попытки родных передать мне сумку с продуктами и одеждой провалились. Наконец, полицейским через 20 минут удалось завести третий автомобиль, меня тут же пересадили в него, и он стремглав помчался вперед. Через несколько минут мы уже стояли у ворот старой Баиловской тюрьмы.

Темные громадные ворота тюрьмы наводили ужас – страх перед неизвестным, неизведанным; потрясение, вызванное встречей с новой жизнью и новым миром, вернее, потусторонним миром и прощанием с прошлым, которое нужно было предать забвению. Сделав первый шаг, преодолев черту между двумя мирами, оставив позади себя тернии своей журналистской деятельности, я сделал второй шаг навстречу роковому завтрашнему дню, все еще не осознавая главного императива нового мира – новой категории времени и пространства. Мне едва исполнилось 30, однако жизнь замерла, остановилась, прежней жизни больше не существовало, я оказался на гребне новой волны, унесшей меня на дно новой жизни.

ДО ХЕЛЬСИНКИ ДАЛЕКО…

Ворота захлопнулись. Меня встретило руководство тюрьмы – два замначальника Агамамед муаллим и Рафаил муаллим. Начальник Мисир муаллим не удостоил меня такой чести, ибо находился далеко «за бугром», в Хельсинки, где изучал опыт финской пенитенциарной системы. Оригинально, не так ли? Хотя, как жаль, что нам все еще далеко до Хельсинки. Разве что в средние века у финнов были столь беспощадно-жестокие тюрьмы с насильственной системой подавления и уничтожения человеческой личности. Не знаю, обращаются ли к тюремному начальству в Финляндии с потешным обращением «учитель» (?!), но в азербайджанских тюрьмах весь офицерский состав именуется «муаллимом» (поэтому не удивляйтесь впредь столь несуразному обращению к надзирателям и надсмотрщикам, чьи жестокость и насилие будут описаны в следующих главах).

Агамамед муаллим, офицер с рябым лицом, но вполне доброжелательным и безучастным, несколько неряшливый и ироничный персонаж для сотрудника юстиции, встретил меня с неуместным приветствием: «Добро пожаловать!», и сразу же осознав всю неуместность своего гостеприимства, нарочито добавил: «Вы наш временный гость, у нас журналисты долго не задерживаются».

- Видно, вы не совсем осознали сущность новой политической системы, - торопливо ответил я ироничному «юстиционеру», успев добавить, что нынче в стране наступили новые «старые» времена, когда стремительно воссоздаются советские порядки. Но Агамамед муаллим здраво решил не ввязываться со мной в политические дискуссии, стал указывать мне дорогу: налево, затем направо, потом еще раз направо, налево, вперед… Я, словно минуя «логово», двигался по «волчьим тропам». К «охотнику». И вот я уже во власти «шмонщика».

Отныне читатель довольно часто будет встречаться с тюремной лексикой и фразеологией, которую просто невозможно избежать или заменить другими словами либо выражениями, ибо, к примеру, тот же «шмонщик» – это почти каноническое лицо в тюремном мире, а «шмон» (то есть процедура обыска и проверки личных вещей, сопровождающаяся столь же омерзительной процедурой раздевания догола в холодном помещении) – святой для тюрьмы обряд, который исполняется узником до последнего дня пребывания в застенках. Но, как известно, любое правило в Азербайджане составляет исключение. А любое исключение обуславливает коррупция. То есть, заплатив «шмонщику» пару манатов, узник может избежать унизительной процедуры обыска, простите, под мошонкой и в анусе, публичных приседаний (без штанов) в присутствии юстиционеров, экспроприации шнурков, ремня, резинки в штанах, зажигалки, часов и т.д. и т.п. Однако, к нашему глубокому сожалению, даже за большие манаты политзаключенным не удается избежать этих гнусных обрядов сталинского ГУЛАГа, заведенных и в наших «БУЛАГ»ах («Бакинское управление лагерей»), унижающих чувство собственного достоинства и втаптывающих в грязь человеческую гордость. С самого порога «БУЛАГ»а начинается война, безуспешная в общем-то, за сохранение достоинства.

В Баиловской тюрьме особую славу приобрел «шмонщик»-юстиционер с религиозным именем Ислам. «За всю свою жизнь я не видел подобного человека». Эта сакраментальная фраза не раз прозвучит в устах многих зэков в наших застенках. Каждый, вступивший на порог Баиловской тюрьмы, все еще мысленно пребывал в прежней жизни, все еще мысленно не мог смириться с реалиями нового беспощадного и призрачного мира людей, потерявших человеческий облик и продавших душу дьяволу.

«Раздевайся! Быстро! Быстро, сказал! А ну, тебе говорят! Время прошло, ну-ка, давай же…» Я стал неохотно и медленно раздеваться. Все померкло в глазах. Я терял власть над самим собой. Мысли понеслись вихрем.

- Мною командует какой-то «окурок», которого вряд ли заметишь или встретишь в свободной жизни. Я потерял свободу. Отныне ты во власти представителей странной человеческой породы – не переставал я повторять самому себе.

Я раздевался в очень холодном помещении бокс-камеры для проверок, а проклятый сквозняк кинжалом резал тело. И кажется, в этот момент, впервые я научился смотреть на себя со стороны. Я научился не жалеть себя. Только таким образом я мог бы выжить в этом новом, еще неизведанном для меня мире.

Статья отражает точку зрения автора