"Татуированная грудь - это задница голубой фуражки"
Александр Солженицын. "Архипелаг ГУЛАГ"

(В эпоху сталинизма сотрудники НКВД носили фуражки с околышом голубого цвета)

Что же наделала наша власть? Обезумевшая от опасности восстаний в тюрьмах, особенно после череды бунтов, прокатившихся на зонах в 2004-2005 гг., под влиянием синдрома мехтиевской управляемости и контролируемости, она отдала директиву о полном разгроме воровской системы и уничтожении воровских принципов тюремного сосуществования. Все сразу рухнуло. Под обломками самоуправства оказались принципы и основы арестантской жизни, которые исповедовались в течение века (!), управляли человеческими отношениями, бытом, фольклором и, в целом, тюремной культурой.

ЗА "ДОЛЮ" - В КАРЦЕР

Возмущенных падением многовекового социо-культурного тюремного уклада закрыли в тюрьмы закрытого типа, несогласных - до оцепенения и потери воли добивали дубинками и прикладами в карцерах, ПКТ и БУР-ах, ЗУР-ах и даже в тюрьмах особого режима (ПКТ – помещение камерного типа, БУР – барак усиленного режима; - о них и о карцерах пойдет речь в отдельной главе, ЗУР – зона усиленного режима- прим автора).

В тюрьме особого режима оказался и последний из могикан воровского движения - Надир Салифов (Гули), призвавший заключенных к всеобщему мятежу. Как только власть объявила войну этому «королю» воровского мира, тут же его соратники отреклись от одного из самых ярких криминальных лидеров. Воровской мир разделил с властью неприязнь к мятежнику, искавшему бури. Ибо мятеж нарушил стабильное существование общака - святого принципа союза криминала и власти.

Кстати, зона, в которой я впоследствии отбывал срок, была с усиленным режимом, и ею, как каленым железом, угрожали несогласным. 12-я зона была «притчей во языцех», а о жестокости здешних юстиционеров слагались легенды.

Власти обезумели настолько, что наложили официальный запрет на воровской фольклор – то, что допускалось даже в ужасные годы советского тоталитаризма. Я неоднократно был свидетелем того, как заключенных наказывали за напев и даже насвистывание мотива знаменитой мелодии из шансона 60-х гг. «Доля воровская», приобретшей особую популярность в исполнении известного бакинского барда Боки. Людей на 10, 15, а порой на 30 суток заключали в карцер, в бесчеловечные условия, только из-за мелодии, напоминавшей о былой воровской эпохе. Все эти методы работы по воспитанию заключенных служили одной единственной цели – выбить из памяти историю прошлого, заставить забыть ее и не допустить даже самой мысли о возможности реанимации воровских принципов.

Заключенные шепотом, таясь, с ностальгией, дружно вспоминали вчерашний справедливый судный день, проклиная сегодняшнюю власть за уравнение их в правах с недостойными и «опущенными». Отныне на разводе - святой тюремной традиции - криминальный авторитет ставился в один ряд с «опущенным» или «сукой» (стукачом). Событие - из ряда вон выходящее, сломавшее весь порядок и уклад тюремных ценностей. За одно замечание или даже напоминание «опущенному» зэку о недостойности его статуса в сообществе следовала жестокая кара – карцер, ПКТ и побои за попытку реанимации воровских порядков. Отныне и только в азербайджанской тюрьме душковитый парень, отстоявший честь своей сестры, уравнивался в правах и ставился в один ряд с низким насильником. Но о расцвете и крахе азербайджанского воровского мира мы еще успеем поговорить в одной из следующих глав…

А МЫ ПОЙДЕМ НА "СЕВЕР"

Как-то, когда я находился в "антикарантине", мои новые товарищи по несчастью стали со мной знакомиться.
- Руслан. Из Артема, арестован за браконьерство.
- Мамед. Угон автомобиля.
- Акиф. Убийство. Это уже моя четвертая ходка.

Акиф сидел за различные преступления, десятки лет проведя за колючей проволокой, о чем наглядно свидетельствовал его единственный незаурядный клык – все остальные зубы потеряны, как и безуспешные дни, которые так успешно прожигались зэком на тюремных нарах. Почувствовав утомление, я с позволения перебрался на тюремные нары на втором ярусе – чтобы быть подальше – и решил переосмыслить все, что произошло в этот день. Этот день бесконечен, как вечность, которая страшила безвестностью. Что же дальше? Только успел спросить себя об этом, как на соседней койке один из «столыпинцев» включил самодельный радиоприемник с хрипящим звуком. По радио, на волне РадиоАзадлыг – единственном вестнике нашей горькой участи, ведущий с едва скрываемым беспокойством известил об аресте главного редактора газеты «Реальный Азербайджан». Мог ли я знать в ту минуту, что именно этот самодельный радиоприемник с хрипящим звуком станет вестником моих будущих бед и душевных терзаний? Сон сморил меня. Неотвязные впечатления недавних событий изнурили меня, и я заснул сном праведника. Так закончился мой первый день заключения.

Утром пришлось проснуться рано: с зарей. Новый уклад тюремной жизни привнес в нашу жизнь свои порядки. А я по привычке после теплого стакана ароматного чая был бы не прочь закурить натощак. «И если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день» - навевало Виктором Цоем. Нет, уж очень все плохо. «Север», то есть туалет, хотя таковым этот пятачок в углу, обнесенный двумя небольшими кирпичными стенками и занавеской, а также глубокой дыркой посреди на полу, назвать очень и очень сложно, был занят. Согласно тюремным понятиям, если кто-то пьет чай, воду или сидит за трапезой, то в туалет заходить непозволительно, да и неприлично. Как бы тяжко не было, но нужно дождаться, громогласно объявить «Север!», и только после этого направиться в уборную. Если кто-то раньше тебя уже занял «санузел», то он оттуда обязательно выкрикнет ответный пароль: «Север!», что означает, «если вам нетрудно, потерпите, пожалуйста, туалет занят!». Конечно, если вы нарушите тюремный этикет, никто с вас ничего спрашивать («спрашивать» на тюремном сленге означает ответить перед арестантским судом присяжных) не станет, поскольку из нашего повествования читателю уже предельно ясно, что после известных событий 2005 года в тюрьмах и спрашивать-то уже будет некому.

Воровского порядка как такового нет. Начиная с 2005 года, после того, как спецназ режима разгромил воровские общаки во всех зонах, а юстиционерские технологи "перекрасили зоны в красный цвет", лишь в трех местах лишения свободы сохранилась пародия на воровской порядок, поддерживаемая самим оперативным управлением Пенитенциарной службы.

КАК ПОКУПАЕТСЯ МЫСЛЬ

Такую же пародию я встретил и в Баиловской тюрьме. Оперативники сохранили псевдоворовскую систему лишь в закрытых тюрьмах, где существует камерное положение, и в 1-ой колонии строгого режима, где по традиции отбывают свой срок «воры в законе». Таким образом, в каждой камере назначается (со стороны администрации!) смотрящий, то есть, старший заключенный, главной обязанностью которого является сбор денег и посредническая миссия во взаимоотношениях зэков с начальством. В свою очередь, смотрящие отчитываются перед «корпусными смотрящими» (главный зэк корпуса), а те, в свою очередь, подчинены главному положенцу всей тюрьмы. Формально этот положенец назначается «ворами в законе», но так как их влияние сведено на нет и они полностью контролируются спецслужбами и МВД, то последнее слово остается за начальником тюрьмы. На ком он остановит свой выбор, тот и будет вершить судьбами зэков (читай: сам начальник и будет верховодить). Почему же власть, уничтожавшая на корню систему воровского братства в местах исполнения наказания, сохранила и продолжает поддерживать и подпитывать ее силы в следственных изоляторах?

Замечу, что кроме следственных изоляторов (Шувелянской тюрьмы, нового изолятора в Кюрдаханы, заменившего "исторический Баил"), псевдоворовская система управления поддерживается оперативниками еще и в «крытой» Гобустанской тюрьме. То есть, власти, в отличие от «открытой» тюрьмы, где зэки живут в общежитиях, и где с помощью юстиционерской агентуры, оперативных разработок и силового аппарата, ситуация находится под полным и абсолютным контролем, в закрытых тюрьмах чувствуют необходимость в поддержке имитационной воровской системы.

Между камерами действуют тюремная почта (малявы), которым власти не препятствуют, а наоборот, всячески стимулируют их развитие, ибо этот процесс помогает держать под контролем все мысли и порывы новобранцев.

А что касается формального общака, то наличие неформальной полукоррупционной - полукриминальной пирамиды тоже отвечает интересам "пенитенциариев". Собирают зэки деньги? Ну и прекрасно! Ведь конечной точкой финансовых потоков являются карманы и пакеты чиновников. Назначенные начальниками тюрем положенцы делятся с "пенитенциариями" своим «заработком». Обмениваются письмами и отправляют друг другу записки с директивами так называемого воровского братства? Ну и прекрасно! Что же может быть лучше?

Ведь вопреки строгому определению воровского сообщества, почтальонами в наших тюрьмах являются сами же надзиратели, просто записки доставляют прямо на «хаты» (так среди арестантов называются общие камеры) через оперативный отдел. И отправляют не из чувства солидарности с заключенными, а токмо корысти ради. Отправка одной «малявы» стоит 3-4, а порой и 5 манатов! То есть, зэки покупают право сообщить и получить сообщение (заметьте - не продают!), свои помыслы, порывы и побуждения, причем у оперов, за деньги. Несусветная глупость! Кажется, подобное могло произойти только в наших лагерях.

И когда я в порыве несогласия с куплей-продажей собственных мыслей, пытался убедить зэка в том, что вся почта проходит через оперативный отдел, то почувствовал недоброжелательные взгляды собратьев – дескать, как ты мог усомниться в честности столь порядочного надзирателя?! Нет, это уже не просто «наивность», это уже глупость. Вот почему властям и выгодно сохранение круговой братско-воровской поруки в закрытых тюрьмах.

Эта система действует четко по правилам, установленным администрацией. Малейшее отклонение от правительственного курса, малейшая отсебятина вызывает заговор собратьев (инициированный сверху!) и отставке положенца (главного зэка – особого – чрезвычайного представителя воровской элиты в тюрьме, что-то вроде наместника) и несет за собой неминуемое наказание – «получение» (Получать от братвы - на тюремном сленге означает обвинительный приговор арестантского самосуда).

Полученцев, то есть тех, кто получает нагоняй от воровской элиты, дисквалифицируют из этой системы навеки веков, до конца дней своих криминальных он будет нести на себе крест «несерьезного» - потеряет право участвовать в серьезных разборках, конечно же, если не получит оправдания. А оправдание он должен заслужить – вот и додумывайте сами…

О СМУТЕ ПОКОЙНИКА

К примеру, во время голодовки в Гобустанской тюрьме, положенцы часто отдавали «прогон» (одна из форм воровского указа) – остановить протест, ибо он не санкционирован начальством. Приказ был отдан самим вором, и вроде бы на тот момент довольно авторитетным – вором Юнусом. А кто выступит против администрации или хотя бы выразит недовольство, будет объявлен «мутильщиком», то есть интриганом, человеком, «мутящим воду», а к ним отношение, мягко говоря, не столь позитивное.
Человека за этот т.н. «проступок» могут до полусмерти забить ногами, а после этого затащить под шконку (арестантская койка), откуда он без позволения не имеет права выйти, либо побьют арматурой или под лодыжку может залететь самодельный ножик, что вызовет не столь ожесточенную реакцию начальства тюрьмы. Раз оформят «по правилам», виновники пострадают, но не так особенно сильно – ибо явились выразителями общественного возмущения и порицания, а смутьяном обязательно объявят погибшего или пострадавшего.

Таким образом, даже в закрытых тюрьмах, где власти сохранили весьма условные воровские порядки, эти ценности размыты, а высокие принципы и идеалы, во имя которых погибали десятки тысяч заключенных в период исторической «сучьей» войны (1948-1953 гг.), красочно описанной Солженицыным в романе "Архипелаг ГУЛАГ" и в последующую эпоху легендарного, и возможно, единственного неподконтрольного оперативной службе вора Васи Бриллианта (он впоследствии погиб в тюрьме, поскольку отказался от сотрудничества с властью), оказались подменены ничего не значащей демагогией, оправдывающей абсолютную беспринципность и продажность, алчность и лицедейство новоиспеченных азербайджанских преступников.

Поэтому одной из немногих знаковых традиций, внешних культурологических признаков, слабо напоминающих о былом величии самоуправленческой системы взаимоотношений в наших тюрьмах, остается тюремный этикет. И здесь каждый, опять-таки в меру своей культуры и воспитанности, пытается придерживаться этикета.

Статья отражает точку зрения автора