Это было время, когда человечество еще верило в самоубийство, время великих научных открытий, время больших политических перестановок, время электротехнической революции.

В восьмидесятые годы девятнадцатого века в семье миланского краснодеревщика, и как бы мы сказали теперь, дизайнера мебели, Карла Бугатти родились два поразительно одаренных ребенка. Старший брат стал инженером, создателем легендарной фирмы Бугатти, отцом культового спортивного автомобиля, разработчиком самолетных моторов, автогонщиком. Младший стал именно тем, чего от него ожидали. А в ожидании того, что он станет художником, с легкой руки его крестного – скульптора Эрколе Роза – его назвали Рембрандтом. Так фамилия великого голландца превратилась в имя. Разумеется, nomen est omen – имя определяет судьбу. Ему ничего не оставалось делать, как попасть в эту психологическую ловушку. Первой академией юного Рембрандта Бугатти стала его собственная семья, состоящая из художников. К ней принадлежит и живописец Джованни Сегантини. Большое влияние на него оказал итальянский художник Павел Петрович (Паоло) Трубецкой. Как у молодого Микеланджело, у Бугатти был острый глаз, точная рука и "абсолютный слух" по отношению к форме. О личной жизни его известно немного. Судя по изображениям молодых мужчин, можно предположить, что восхищался он именно собственным полом. В остальном его чувства были отданы животным. При этом чувственность, которую источают его изображения животных, фонит настолько, что и у дряхлых стариков при взгляде на его скульптуры просыпаются желания. Но это не единственная загадка формулы этих скульптур. В нее поместились стиль, история, дискуссия о форме, конструкции и – не в последнюю очередь – влияние кубизма.

Быть может, именно сейчас и наступило время напомнить художественной общественности о том, что искусство – не только социальный конструкт, что оно несколько больше, чем школа нравов и журнал "Крокодил". Именно это и решил сделать директор Старой национальной галереи в Берлине, оживив больничную атмосферу величественных залов присутствием бегемотов и павианов.

Известно, что у художников, в отличие от остальных людей, бывают свои посмертные судьбы, и они воскресают даже чаще, чем святые. В этом и воплощается идея о бессмертии души, а я бы сказала о бессмертии ауры. На выставке – толпы посетителей. И это не только слепые туристы. Зоопарк Бугатти – материальный двойник Хлебниковского Зоопарка – вписался в поворот актуального разговора о правах животных, который и делает нас людьми. В конце концов Бугатти провел треть своей жизни в европейских зоопарках, переезжая из Милана в Турин, из Парижа в Антверпен. Думая о нем, я вспоминаю многих гениальных безумцев от Франциска до Богумила Грабала, всю жизнь хранивших магическую связь с нашими безмолвными братьями.

Теперь скульптуры Рембрандта Бугатти на аукционах продаются по рекордным ценам. Весной 2014-го фирма Бугатти на автомобильном салоне в Женеве выставила специальную модель в память Рембрандта Бугатти. Эта машина была сделана в трех экземплярах, стоила 2,18 миллиона евро и немедленно нашла покупателей на Ближнем Востоке.

Как и подобает настоящему художнику, жизнь свою Рембрандт Бугатти закончил трагически и в нищете. Когда началась Первая мировая война, в зоопарке города Антверпена, в котором ежедневно бывал скульптор, устроили лазарет Красного Креста. Там он стал добровольным санитаром. Кормить солдат было совершенно нечем, и директор зоопарка скрепя сердце дал разрешение на убийство своих подопечных. Жирафы, бегемоты, обезьяны и даже кенгуру были забиты на мясо, что вызвало у чувствительного Бугатти тяжелейшую депрессию. И тут приходится вспомнить другого великого и хрупкого художника, которого смерть любимого голубя повергла в бездну, – это гениальный физик Никола Тесла.

Вернувшись в Париж, Рембрандт Бугатти заперся в своей мастерской, наглухо закрыл окна и пустил газ, тем самым подтвердив мою догадку о том, что в былые времена люди еще верили в самоубийство, так же как в добро, зло, в гуманизм и в отчаяние.
Скорее всего, скульптуры бы до нас не дошли и имя мастера было бы забыто. Но, во-первых, его легендарный брат поместил изображение трубящего слона на нос самой дорогой машины двадцатых – на Bugatti Royale. Во-вторых, еще в Париже молодой Бугатти нашел мастера, который отливал его сложные фигуры из бронзы. Поэтому на выставке восхищаешься обоими маэстро. Несмотря на то что в Берлине одновременно проходит множество выставок, в том числе и Биеннале современного искусства, выставка Бугатти как будто приподнята над всеми художественными событиями, которые после нее кажутся прахом.